|
Паланик - да!... согласен, может. А про ЧапаеваИПустоту - зря, это-ж "наше всё", самое любимое из Пелевина. 4 раза читал. А Шлем ужаса писался по заказу, по сюжету о минотавре. Чтобы правильно заценить, я думаю нужно прочитать сам миф о Тесее и Минотавре, и остальные произведения проекта "Мифы", в рамках которого написан "Шлем..". Я лично, не читал ни того, ни других, поэтому не могу судить. Ну, Шлем, ну Пелевин, чат, придурки...
А Мифогенную Любовь Каст читал? Пепперштейна и Ануфриева? Если нет - срочно, бегом, потрать последнее, займи, укради, убейся, но достань! ну, это если хочется смесь Исторического произведения, сказок, словесных фокусов и кислоты с винтом под травой в прозе.
..........................................................................................................
...Боевая тактика Карлсона изумила Дунаева, она была виртуозна, хотя и строилась на
приеме, отличающемся чудовищным коварством.
Карлсон постоянно орудовал плюшкой-Дунаевым, плюшкой, истекающей человеческой
кровью и, видимо, поэтому неодолимо притягивающей лебедей. Они тянули к плюшке свои
длинные шеи, с резким гортанным криком щелкали клювами, пытаясь выхватить мучное, но
тут Карлсон делал стремительный и виртуозный кульбит в воздухе и своим пропеллером перерезал им шеи и срезал головы. Они крутились как будто посреди огромного, белого,
крылатого шара, среди оглушительного птичьего крика и биения крыльев, но в центре этого
тара был другой шар - Карлсон, вращающийся все стремительнее, окруженный аурой из
кровяных брызг, белых перьев, кусков разбитого льда и отрезанных лебединых голов. Одно за
другим обезглавленные белые тела птиц, опрокинувшись и вертясь, отваливались от шара и
падали вниз, к земле. Стая редела на глазах.
Каким-то образом Дунаев ощущал, что и на земле, и в небе под ними
происходит нечто подобное. Один за другим самолеты со звездами на боку распускали черные
дымные хвосты и обрушивались вниз, в гущу окопов, заграждений, бегущей пехоты и танков.
Танки со звездами, порой сделанные из тракторов и автомобилей, нелепо заваливались, как
груды мусора, под стальными гусеницами танков с крестами. Такие же танки давили нашу
пехоту. Сыпались бомбы, подымая букеты из земли и обломков техники. Толстые самолеты с
крестами на крыльях летели за юркими истребителями.
...Дунаев ощутил пьянящее чувство неуязвимости, приправленное ненавистью, болью и
желанием расквитаться за невыносимую горечь поражения.
- Суки! - крикнул он во весь голос. - Пидарасы! Гады! Ненавижу! Я вашего Гитлера в
рот еее! Ну, стреляйте! Что же вы не стреляете? - Он театрально разорвал на себе рубаху,
обнажив грудь. Тут же его чуть не стошнило: показалось на какой-то момент, что вся грудь
покрыта сахарным марципаном и издает сильный запах сладкого, сдобного теста. От рвоты его
отвлекли заработавшие автоматы. Он испытал странное, довольно приятное ощущение,
встречая телом потоки легких пуль. Они, как полые сухие пузырьки, ударялись о его грудь и
лопались, осыпая кожу красивыми мелкими искрами - белыми, очень белыми и чем-то
напоминающими нарисованные снежинки. Такие же снежинки распускались на теле s точках
пулевых ударчиков - в этих местах становилось холодно, пусто и радостно, как будто тело
изумленно праздновало свою неуязвимость. Эта щекотка заставила его победоносно
расхохотаться и, раскачиваясь, двинуться на немцев.
- Я гений! - заорал он во весь голос. Немцы попятились, продолжая стрелять.
- Вы что, не поняли, что я - ГЕНИЙ?! - прогремел Дунаев еще громче, наступая на
них сквозь искристый дождь выстрелов. - Сейчас я вас всех замусолю на ххх!
Он решил рассчитаться с этими жалкими фашистскими сморчками в нелепых касках,
похожих на перевернутые ночные горшки, расквитаться за унизительную горечь поражения, за
свое бессилие перед мощью Карлсона, за загубленных лебедей, за поверженный Смоленск...
"Не щадить! Никого не щадить!" - снова пронеслось в голове. Он совершил серию
резких жестов, напоминающих танец. Было такое впечатление, что он схватил одного из
немецких солдат за ноги и размозжил его тело, обрушив с чудовищной силой на кусок
каменной стены. Другого солдата он якобы смял гармошкой, как мнут недописанное письмо,
бросил себе под ноги и в гневе затоптал в грязь и щебень. Третьего он просто отправил в
темноту, предварительно раскрутив в воздухе. Наконец, четвертого он с особым зверством
разорвал пополам, одну половину швырнул в яму, а другую нанизал на кусок торчащей из
стены железной проволоки, после чего ухарски отдал честь расчлененному человеку.
|
